В целом, книга понравилась. Но есть много придирок. Во-первых, фанатский перевод не впечатлил, но если учесть, что официальный перевод именует Бесстрашных Лихими, а Дружелюбие Товариществом - кхм... Правильно заметила одна девушка, Товарищество отсылает нас куда-то в область экономики.
Нет, конечно, молодцы ребята, такую работу проделали бескорыстно, но пардон, не и ни надо как-то различать. И вот это "Я стону", да ещё неоднократно. Ну можно же сказать: "С моих губ сорвался стон" или что-нибудь в этом роде. И да, я уже слышу возражения, что форма "стону" существует, но словари советуют заменять её другими эквивалентами, в чём я с ними солидарна.
И ещё: желудок. Желудок, желудок, ещё раз желудок и в сотый раз желудок. "Мой желудок сжался... перевернулся... вывернулся наизнанку... уменьшился... опустился... подпрыгнул итп". Неужели вероника Рот не знает иных способов описания чувств? Ну, хорошо-хорошо, раза два мы разбавили гастроэнтерологическую тему выражением: "к моему горлу подступила желчь". Интересно, как это выглядит на практике? Когда я пугаюсь, к моему горлу желчь не подступает... Может, со мной что-то не так...
Следующий момент, которого хочу коснуться - отношения Трис (тьфу, чуть не написала Китнисс :))) и Четыре. С одной стороны, это изобилие поцелуев, объятий и прикосновений радует - они такие милые, так радует, что у них всё так хорошо, романтическая часть меня ликует. Но с другой стороны, это кажется намеренной уловкой автора, дабы заручиться большей поддержкой обуреваемых гормонами подростков. Как-то не совсем естественно. ИМХО.
И последнее, к чему придерусь, нет, предпоследнее. Постоянно описываются позы, которых я не могу себе представить - я что, такая тупая? - Трис зачем-то наклоняется к Четыре - зачем наклоняться, он разве не выше её? Ничто не указывает на то, что он присел или пригнулся - так зачем ей наклоняться? Постоянно упоминаются какие-то ключицы, предплечья, лодыжки итп - или у меня совсем плохо с анатомией, или одно из двух :)) - для меня это всё затрудняет восприятие. Зачем такое количество телодвижений?
Ну и последнее: я вижу явные ляпы. (дальше спойлер)
Ну почему все Бесстрашные кинулись за матерью Трис, а потом и за её отцом, и ни один не заметил Трис??? Почему остановить моделирование оказалось так просто? Какой-то один вшивенький жёсткий диск - и всё, и результат всех разработок Эрудитов накрылся медным тазом. И главное: Трис изобразила из себя сомнамбулу и последовала за остальными, потому что увидела, как остальные инициируемые ломанулись куда-то. Но Тобиас ничего не видел, спал себе в своей кроватке в отдельной квартирке, как он-то узнал, что надо вскочить, одеться и куда-то пойти???
Вот как-то так. Идея, конечно гениальная, но... неотшлифовано.
Да, и ещё один ляп: Роберт, или как его там, брат Сьюзен перешёл к Дружелюбным. Тогда почему при встрече с Трис на нём были синие джинсы и серая футболка - цвета Эрудиции и Отречения, в то время как цвета Дружелюбия красный и жёлтый? Такой дурацкий прокол. Такое чувство, что Вероника даже не перечитала собственную книжку, прежде чем сдать в печать.
Ну, и как-то так сразу, в первой же книге, гибнут дорогие Трис люди. Ой, что же будет дальше-то...
Что прочитала, конечно, не жалею, но Голодные Игры были лучше отшлифованы - кроме третьей позорной части. Почему-то мне хочется сравнивать именно эти две книги.
Нет-нет, ни капельки не жалею, что прочитала, с нетерпением жду возможности прочитать оставшуюся вторую - ну а со временем и третью часть. Только как бы В.Р не повторила участь Сьюзен Коллинз, запоров весь конец. Что ж, посмотрим...
И да, моя оценка 4.

– Макс говорит, что пытается встретиться с тобой, а ты не показываешься, – произносит Эрик. – Он просил разузнать, что с тобой происходит.
Четыре несколько секунд смотрит на Эрика, прежде чем ответить.
– Скажи ему, что я вполне доволен своим местом.
– То есть он хочет предложить тебе работу.
Кольца в брови Эрика сверкают на свету. Возможно, Эрик воспринимает Четыре как потенциальную угрозу его положению. Отец говорит, что те, кто стремится к власти и добивается ее, живут в вечном страхе ее потерять. Вот почему мы должны вручать власть тем, кто к ней не стремится.
– Похоже на то, – говорит Четыре.
– И тебе это не интересно.
– Мне два года это не интересно.
– Что ж, – произносит Эрик. – Тогда давай надеяться, что до него дойдет.
Он хлопает Четыре по плечу, чуть сильнее, чем нужно, и встает. Когда он уходит, я сразу оседаю на стуле. Я не осознавала, что так напряжена.
– Вы двое… друзья? – Я не в силах сдержать любопытство.
– Мы были в одном классе неофитов, – отвечает он. – Он перешел из Эрудиции.
Все мысли об осторожности вылетают из головы.
– Ты тоже был переходником?
– Я думал, нелегко придется только с правдолюбами, которые задают слишком много вопросов, – холодно парирует он. – Теперь и Сухари подключились?
– Наверное, это потому, что ты такой мягкий, – равнодушно предполагаю я. – Ну знаешь, как кровать, утыканная гвоздями.
Он смотрит на меня, и я не отвожу взгляд. Он не пес, но с ним работают те же правила. Отвернуться – значит подчиниться. Смотреть в глаза – значит бросить вызов. Это мой выбор.
Мои щеки вспыхивают. Что случится, когда напряжение разрядится?
Но он произносит только:
– Осторожно, Трис.
У меня екает в животе, как будто я проглотила камень. Взрослый лихач за соседним столом окликает Четыре, и я поворачиваюсь к Кристине. Она поднимает обе брови.
– Что? – спрашиваю я.
– Я разрабатываю теорию.
– И в чем она заключается?
Она берет свой гамбургер, усмехается и отвечает:
– В том, что у тебя подсознательная тяга к смерти.

После ужина Четыре исчезает, не проронив ни слова. Эрик ведет нас по бесконечным коридорам, не объясняя, куда мы идем. Я не знаю, почему лидер Лихости в ответе за группу неофитов, но, возможно, это только на сегодняшний вечер.